Чем живут сегодня в нашей стране протестанты? Сегодня мы беседуем с Ильей Владимировичем Банцеевым, пастором одной из самых крупных протестантских церквей Кузбасса – Новоильинской церкви христиан веры евангельской.
– Илья Владимирович, с чего всё началось? Говоря «всё», я имею в виду ваше призвание, ваше служение…
– Я в шутку говорю иногда, что мое призвание – быть проповедником – определилось, когда мне было два месяца от роду, и моя мама пошла со мной на пасхальное богослужение. Церковь была подпольная, собирались по разным адресам – приходили к тем, кто осмеливался пригласить единоверцев к себе домой.
И вот на Пасху 1969 года мама завернула меня в несколько одеялок и пошла на богослужение. Каким-то образом органы КГБ узнали, что собирается группа верующих. Приехали, остановили собрание, стали вырывать у людей из рук Библии, переписанные от руки песенники. Мужчинам приказали остаться – они считались проповедниками, потому что пастор, когда проводил собрание, просил их по очереди готовить проповедь на определённую тему. Их отвели в отдельную комнату, а женщин отпустили.
Мама моя одевается, обувается, а сотрудник КГБ говорит ей: «Вам тоже надо остаться – у вас маленький ребёнок». В то время пропаганда утверждала, что пятидесятники – самая изуверская секта, потому что якобы приносит в жертву младенцев. Позже я сам читал в журнале «Работница», будто в какой-то деревне на Пасху раздавались детские крики, и «органы» обнаружили, что сектанты приносили в жертву детей. Ребятишек, мол, они рожали много, и никто даже и не замечал, когда пропадал ребёнок (смеется)…
– Ну, не жалко одного-двух для хорошего-то дела – много их бегает под ногами…
– И вот здесь пасхальное богослужение, женщина с новорожденным ребенком – всё сходится… В общем, её попросили пройти к мужчинам. Мама заходит в комнату и слышит, как братья-мужчины перешёптываются: «Что же нам делать с Библиями?» Ясно было, что книги конфискуют при обыске, а Библия в то время была очень большим дефицитом – в Советском Союзе такие книги не печатали, их доставляли нелегально из-за границы.
Моя мама быстро развернула меня и между одеялками уложила карманные Библии – четыре-пять книг. Как только она это сделала, заходит сотрудник и говорит: «Разверните ребёнка!» Мама подумала, что всё – её поймали. Но быстро сообразила и развернула все одеялки одновременно. И на самом деле, сотрудник только хотел убедиться, что я ещё жив, что не успели меня ещё в жертву принести. Увидел, что я дышу, велел завернуть, позвал милиционера: «Эту женщину – в машину, она поедет с нами в отделение». Мама, поскольку была одета, вышла, а провожатый задержался. Ну, она быстро завернула за угол, перебежала дорогу и скрылась…
После того собрания пастору дали срок – три года, поскольку это был не первый раз, когда его застали за организацией незаконного собрания, и на суде прокурор упомянул о женщине с новорожденным ребенком, которой удалось бежать…
Вот так (смеётся), когда я спал в одеялке, а под спиной у меня были Библии, и начался мой призыв проповедовать Евангелие. Эту историю мне рассказала мама.
– А сами что запомнили? Как складывались отношения в школе, со сверстниками?
– Рос я в большой семье – девять детей. Сначала жили в Кузнецком районе, на Ленина, 45, и ходил я в школу №50, а после третьего класса мы переехали на Левый берег, жили на Запорожской, 1. Мы все окончили музыкальную школу – у отца была мечта, чтобы дети были музыкально образованными. У нас был свой маленький семейный оркестр – четыре скрипки, фортепиано, виолончель…
И вот, помню, когда я учился в третьем классе, учительница объявила. что она выбрала лучших учеников, и им предоставляется честь первыми вступить в пионеры. Это должно было случиться 22 апреля, в день рождения Ленина. Накануне, 21 апреля, она оставила после уроков класс и назвала фамилии избранных, среди которых был и я, потому что учился хорошо. Когда она назвала мою фамилию, я встал, а учительница спросила: «Илья, ты счастлив, что вступаешь в пионеры?» Я сказал, что нет – в церкви не обсуждали эту тему, не давали рекомендаций, но отношение было ясно без слов.
Класс притих, а учительница сказала: «Дети, я вам сейчас объясню, почему он сказал: «Нет». Илья верит в Бога – у него родители такие. Но мы же все знаем, что Бога не существует. Просто это люди необразованные, они не хотят участвовать в жизни общества, и в такой вот семье родился Илья. Он просто заблудился, и мы должны помочь ему».
Я готов был провалиться сквозь землю. В тот день я потерял всех своих друзей. Мальчишки из моего класса решили после уроков поколотить меня, чтобы помочь мне найти правильный путь (смеется). До избиения дело всё-таки не дошло – кто-то меня всё-таки предупредил…
А учительница оставила меня после уроков и пригласила мать моего лучшего друга – она была председателем родительского комитета. Я тогда не понимал, почему она такая злая. Она кричала: «Как ты смеешь дружить с моим сыном?! Больше никогда не приходи к нам домой! Почему ты не сказал, что ты верующий?» Помню, мне стало так обидно, я даже заплакал: «Хорошо, я не буду приходить к вам домой…»
А потом учительница взяла меня за руки и, сидя на стуле, смотрела мне в глаза: «Илья, скажи нам правду: родители заставляют тебя молиться?» Я знал, почему она спрашивает. Незадолго до этого мой отец вернулся из командировки в Свердловск – он работал главным технологом наладочного управления при алюминиевом заводе «Сибцветметавтоматика». И вот он рассказывал за семейным ужином, что ночевал в доме у пастора, у которого забрали детей. Просто кто-то из них, когда учительница вот так же спросила, простодушно сказал: да, заставляют молиться. Пастора с женой лишили родительских прав, а семеро ребятишек отправились в разные детские дома по всему Советскому Союзу. Родителям оставили только новорожденного и не дали никакой информации, где находятся их дети. Отец рассказывал, как эта семья переживала это горе…
И когда учительница спросила меня, заставляют ли меня молиться, я подумал: «Она и меня хочет отправить в детский дом?» и ответил: «Вы знаете, никто меня не заставляет молиться». И это было действительно так. У нас в семье это происходило спокойно, просто. Отец объявлял: «Я иду молиться. Кто со мной?» Мы шли за ним в зал, становились на колени и молились Богу.
А учительница спрашивала, хожу ли я на собрания, что я там делаю, есть ли дома какие-нибудь религиозные книги. Когда я сказал, что есть, она попросила принести их ей. Я сказал: «Хорошо, я спрошу у папы». Допрос этот длился целый час, домой я пришел поздно. Когда отец узнал, что случилось, он, конечно, собрал все книги религиозного содержания и спрятал их в подвале, в гараже. А мне сказал: «Сынок, не нужно показывать учительнице, что у нас есть дома. Скажи ей, что папа не разрешил».
Обыска не было, но так вот в девять лет я столкнулся с тем, как общество, государство реагируют на то, что мы верим в Бога.
– И понял, что жить надо в постоянной обороне?
– Да (смеется). Понял, что жизнь намного сложнее, чем я думал. Ну, вот такие детские истории, которые, наверное, формировали меня как личность…
Потом, в возрасте примерно четырнадцати лет, я почувствовал сильное желание быть проповедником. Я не знал, как им стать, где нужно учиться. Даже ни с кем не поделился этой мечтой – просто внутри это было…
– Что вас привлекало в этом?
– Когда я слушал проповеди, некоторые из них мне нравились, некоторые не очень. И я думал: как хорошо бы доносить до людей Библию так, чтобы она была всем понятна. Делать это грамотно, не выдумывать что-то. И я молился: «Господи, я не знаю, как это будет, но Ты направь меня». Сначала я самостоятельно изучал богословскую литературу, а потом, уже когда вернулся в Новокузнецк, поступил в институт.
– То есть, вы стали учиться на проповедника, когда уже вернулись из-за границы?
– Да, мы уехали в Канаду в ноябре 1988 году – родители приняли такое решение, когда мне было уже девятнадцать лет. И я сразу сказал им: я хочу вернуться в Россию, потому что чувствую призвание от Бога – служить своему народу.
В год, когда мы уехали, в Советском Союзе была провозглашена религиозная свобода. И если помните, по всей стране торжественно и официально праздновали тысячелетие крещения Руси. Подпольные церкви по всей стране стали регистрироваться как религиозные организации. «Церковь на камне», где я рос, тоже получила регистрацию. И я очень переживал: вот она, долгожданная свобода, а верующие люди, которые так нужны на Родине, уезжают. Ведь в то время из страны выехало очень много верующих…
– Чем это объяснить? Понятно, мотивы были разные, но ведь что-то было общее…
– Скорее всего, люди устали от такого отношения к себе государства. И общества тоже. Верующие люди пережили такое унижение – моя история не самая тяжелая, что когда получили свободу выбора, бросились из страны куда глаза глядят. Десятки тысяч семей покинули Родину…
Когда мы уезжали из Советского Союза, на отца оказывали всяческое давление, чтобы он передумал. Устроили даже очную ставку с каким-то евреем, который якобы уехал в Израиль и хочет вернуться, но его не пускают… Он говорил, что отец будет безработным, а дети станут просить на улицах подаяние… Когда это не подействовало, папе сказали, что мы предатели и недостойны звания граждан Советского Союза. Отцу пришлось написать заявление об отказе от гражданства, мы заплатили по 600 рублей штрафа за каждый паспорт. Выехали из Советского Союза с бумажкой, на которой было написано: «Выездная виза», имелась фотография, а в графе «гражданство» значилось: «Лицо без гражданства».
Как только мы приехали в Канаду – отец выбрал эту страну, потому что она очень похожа природой на Россию, мы сразу подали заявление на получение гражданства. Через четыре года мы стали гражданами Канаду, и я сразу написал заявление о получении визы в Россию…
– Этот период жизни за рубежом дал вам что-то для понимания, как устроен мир?
– Конечно. Я часто рассказываю историю, как я впервые устроился работать на капиталиста. У меня была профессия шахтера, я год отработал на шахте «Байдаевская» и думал, что умею работать. В Канаде я устроился на свалку металлолома. Там работали несколько человек русских, верующих. Работа была грязная – отделять цветной металл от черного, медь от алюминия. Мне нужно было прессовать его в пакеты, перевязывать их металлической лентой.
И вот утром приехала машина, вывалила целую гору этого металла. А я в первый рабочий день увидел своего знакомого, он работал на станке, подошёл, поздоровался. А он мне: «Иди отсюда быстрее!» Говорю: «Ты что грубишь-то?» А он: «Иди отсюда, работай!» И объяснил: «Видишь стеклянную дверь? Если хозяин увидит, что мы разговариваем, в конце года все получат надбавку. а мы нет. Если спросим почему, он ответит: «Вы воруете моё время, мои деньги».
Ну, я пошел сортировать железки, а сам оглядываюсь на эту дверь. И точно: хозяин вышел, смотрит. Я давай быстрее суетиться, как на шахте было: начальство спускается – мы делаем вид, что работаем… После обеденного перерыва заходим в цех: хозяин переоделся в рабочую одежду, надел верхонки. Я сортирую кучу металла, и он ко мне подходит. Не говоря ни слова, начинает со мной перебирать металлолом. И намного быстрее, чем я. Стараюсь изо всех сил – и не успеваю. В общем, в свой первый рабочий день я так устал! На корточках, согнувшись… Жарко, пыльно, душа нет… Но выходя с работы, почувствовал радость от своей усталости. У ворот стоял хозяин, пожимал руку каждому работнику и благодарил его за то, что он с ним поработал… И так каждый день! Состоятельный человек, миллионер! Это на меня, советского шахтера, произвело огромное впечатление. Нужно деньги именно зарабатывать…
Потом я устроился на фабрику по переработке куриного мяса – и там тоже была очень жесткая дисциплина… Приезжие из России, кто не любил работать, там не задерживались…
Что дала Канада в смысле мироощущения? Я увидел, как это хорошо, когда вокруг много верующих. Все эти четыре года я прожил в городе Лондоне, канадском Лондоне. Это небольшой городок – триста тысяч человек. И там столько церквей! Разных – и русская православная, и католическая, и протестантские... Наверное, больше сотни. Мораль очень высокая. Никто не боится, что у них что-то своруют, машины оставляют не закрытыми на замок. Люди уважают друг друга, никому в голову не придёт порицать тебя за то, что ты веришь не так, ходишь не в ту церковь…
– Протестантские церкви в России, хотя давно провозглашена свобода вероисповедания, до сих пор как будто находятся во внутренней обороне. Как человек, которого долго хлестали, и он привык нагибаться при каждом замахе. У вас этого нет. Вы увидели в Канаде, как можно и как это хорошо жить, не пригибаясь?
– Мне кажется, я всегда был такой. Но в Канаде я побывал во многих церквях, общался с верующими. Там нет конкуренции среди церквей, для которых главная книга – Библия, нет стремления умалить одну веру или возвеличить другую – тем более со стороны государства. Там каждый человек свободно выбирает веру, церковь, которая удовлетворяет его духовные потребности, которая лучше служит ему. Потому что церковь призвана служить людям, а не порабощать их.
– В обывательской среде принято считать, что возвращаются в Россию неудачники – те, у кого не получилось устроиться за границей…
– Мои мама, братья и сестры (папа, к сожалению, умер) вполне благополучно живут в Канаде и США. У всех семьи, профессии. Я же всегда знал: моё место – на Родине, в России. И в 1993 году, наконец, вернулся в Новокузнецк с женой и сыном, младенцем.
Можно сказать, моё желание проповедовать в России сыграло ключевую роль в знакомстве с женой. Мы встретились в Вене, где моя семья прожила полгода на бывшей советской военной базе перед отправкой в Канаду, а Дженнет работала в миссионерском центре, помогала беженцам. Она пришла на богослужение, которое шло на русском языке, и подошла, чтобы поблагодарить за песню, которую мы исполнили. Она эту песню знала. А когда узнала, что я хочу проповедовать Евангелие в России, сказала, что мечтает о том же – её бабушка и дедушка по линии мамы были русскими, а по линии отца – украинцами… Потом, когда мы признались во взаимной симпатии, она сказала: «Если только ты действительно готов посвятить свою жизнь служению Богу в Сибири – я согласна выйти за тебя замуж». Я ответил: «Для меня в сердце вопрос решен: я обязательно вернусь в Россию!» Мы верим, что это Божье провидение, что Бог нас познакомил…
– 1993 год – не самое хорошее время для возвращения на Родину. Тем более с младенцем на руках…
– Мы были свидетелями, как в Новобайдаевке люди разгромили хлебный магазин. Привезли хлеб, а двери заперли на замок. Люди поняли, что магазин закрыли для того, чтобы завтра выставить товар по новой цене…
Помню, как мы в церкви раздавали людям хлеб после богослужения. А дело было так. Иду как-то по Ильинке быстрым шагом, обгоняю бабушку с костыльком. И слышу, как она молится: «Господи, дай мне найти копеечку…» Я развернулся, говорю: «Бабушка, я слышу, вы у Бога молите копеечку». Она: «Да, сынок. Кушать дома нечего… И денег нет». Я тогда вытащил всё, что было в карманах, отдал ей. Она перекрестилась, поблагодарила. И я пошел дальше. И слышу голос внутри: «И это всё, что ты хочешь сделать?» Я спрашиваю: «Господи, а что я ещё могу сделать?» И мне пришла идея организовать доставку хлеба прямо на богослужение. Договорились с местной пекарней, и люди уносили домой кто булку, кто две – и года два мы так делали…
Когда под Новый год мы увидели где-то в магазине апельсины, моя жена заплакала… Эти времена, слава Богу, прошли…
– Новоильинская церковь пошла с Новоильинского района?
– Мы зарегистрировали её в 1995 году, до этого пользовались регистрацией «Церкви на камне». Хотели построить своё здание в Новоильинском районе, но городские власти не позволили. Сказали: «Покупайте существующее». С арендой были сложности: за шесть лет мы вынуждены были менять адрес одиннадцать раз. Два периода по несколько месяцев мы проводили богослужения прямо на улице. В 1998 году меня даже судили за несанкционированный митинг. К тому времени, как состоялось заседание суда, у меня уже была договоренность об аренде помещения бывшей обувной фабрики. Но нам ещё нужно было два воскресения провести на улице. Я судье так и сказал. Она покачала головой: «Вы не можете проводить эти собрания на улице!» Тем не менее мы провели эти богослужения, и никто нас не побеспокоил…
Самое наше смиренное, самое непривлекательное для богослужения место – это обувная фабрика. Там не было ни отопления, ни воды – просто бетонная коробка. Внутри, казалось, было холоднее, чем на улице. Иногда я шёл утром через заснеженное поле, а на улице минус тридцать – тридцать пять, и надеялся: хоть бы никто не пришёл, и тогда я смогу отменить службу. Но приходя, я видел, что люди уже заходят: лица закрыты шарфами, на ресницах сосульки – и они радостные, потому что пришли на богослужение! И я говорил про себя: «Господи, прости меня за моё малодушие!» И никогда не отменял службу…
Интересно, что, несмотря на такие жесткие условия, Новоильинская церковь продолжала расти.
– Как вы это объясните?
– Люди жаждут познания Бога. Они слышат проповедь, и слова находят отклик в душе. Как можно найти хороший ресторан с хорошей кухней? Люди идут в него, он всегда полон народа. Так и церковь: если в ней есть чем напитать душу, люди в неё пойдут.
– Какова, на ваш взгляд, самая большая проблема общества, требующая деятельного участия церкви?
– Зависимость – алкогольная и наркотическая. Общество наше изранено, изъязвлено этим. На этой почве распадаются семьи, дети растут в неблагополучных условиях. Увидев такую нужду, мы сразу же организовали реабилитационный центр, и эта работа очень успешна. Люди, их родные и близкие увидели, что искренняя вера в Бога изменяет человека.
– Что я заметил особенного в вашей церкви, так это то, что вы стремитесь к сотрудничеству с другими религиями, другими конфессиями. Например, вы устраиваете совместные праздники с мусульманами. И это не потому, что хотите обратить их в свою веру, «перековать»…
– Если человек с улицы приходит и спрашивает: «А где ваши иконы?», мы объясняем им наши правила и говорим: «Если вам нужны иконы, вы можете пойти в православный храм» и сообщаем адреса. Мы хотим послужить всем людям, готовы ответить на все их вопросы, потому что верим, что Иисус пришёл в этот мир для спасения всех людей. Что касается мусульман… Мы молимся за них. Переубеждать их – это неправильно. Мы видим, как сильна их вера, и испытываем уважение к ним. Если же они захотят узнать что-то об Иисусе Христе, мы с радостью расскажем о Нём.
У нас в зале таджики делают ремонт. И они спросили: можно ли в перерывах между работой молиться Аллаху? Я сказал: конечно, можно. Они расстилают свои коврики и молятся прямо здесь. Ну, а мы на служении молимся за них, чтобы Бог их благословил и открыл им истину о спасении через Иисуса Христа…
– Вы очень спокойно относитесь к иным религиям…
– Конечно, спокойно. Иисус Христос принёс Царство Божье в мир, и, проповедуя иудеям и язычникам, Он никого не оскорблял, не унижал. Но иудейские лидеры увидели в Нём угрозу, потому что народ следовал за ним. И они предали Его на казнь из зависти. В Евангелии от Матфея, глава 27, стих 17-18: «Итак, когда собрались они (первосвященники – ред.), сказал им Пилат: кого хотите, чтобы я отпустил вам: Варавву, или Иисуса, называемого Христом? Ибо знал, что предали его из зависти».
– Получается, что люди вносят в дела веры свои личные качества – зависть, корысть, ненависть…
– Ну, и религия, конечно, влияет на сознание людей, их мировоззрение. Поэтому политики всегда пытаются использовать веру в своих целях. Это мощный инструмент, но Христос им не пользовался. Он никогда не пытался контролировать выбор человека. Он служил людям, Он проповедовал Царство Божье и всегда давал человеку право выбора. Он даже ученикам своим сказал: «Не желаете ли вы оставить Меня?»
И это моя позиция: мы никого не должны пытаться затянуть или удержать. Мы даем возможность сделать выбор. И проповедуя Слово Божье, я говорю, что Божья любовь дана всем, только не все её принимают. Чтобы принять её, нужно сделать свой личный, осознанный выбор. И этим христианство отличается от всех других религий.
– Ну, среди христиан тоже встречается немало удивительного. Меня всё время настораживала такая позиция: мы спасёмся, а вот они – баптисты, свидетели Иеговы, адвентисты и так далее – они не спасутся… Они заранее взяли на себя роль судьи.
– По этой причине Иисус говорил ученикам: «Не судите, да не судимы будете». И это в первую очередь относится к тому, кто спасется, а кто нет. Это решает Бог.
Иисус учил, чтобы мы исследовали сами себя, своё сердце проверяли. Не судили других: кто как молится, кто как служит…
– А иногда и Бога считают своим слугой – дай мне это, дай мне то…
– Бывает, ещё говорят: «Бог на моей стороне» – как будто бы Он бегает из стороны в сторону (смеется).
– Какая ваша самая большая мечта?
– Моя мечта… Наверное, чтобы было как можно больше верующих людей – у нас в городе, во всей стране. Моя цель и мечта – чтобы было больше церквей. Таких, которые служат людям, а не используют людей для достижения каких-то целей. Иисус сказал, какой должна быть церковь: «Вы соль Земли, вы свет миру».
Исполнить Его заповеди – больше никакой цели и мечты у нас нет. И дети наши вместе с нами хотят служить, хотя у них есть возможность, получив образование в Америке, остаться там. Старший сын мой мечтает приехать в Россию. Джошуа окончил университет, работает в известной компании, участвует в операциях на сердце по устранению аритмии с помощью современных технологий. И он мог бы обучать новокузнецких врачей работе на новейшем оборудовании. Он сейчас этим занимается в Америке – обучает кардиохирургов, как проводить операции на сердце, не вскрывая грудную клетку. Джошуа мечтает работать здесь, мы молимся об этом.
Младший сын мой, Джозеф, тоже учится на доктора. Младшая дочь, Джоанна, учится на медсестру. Вторая, Джессика, – на факультете цифровых технологий. Может быть, удастся организовать здесь христианское радио…
Все дети, получая образование, хотят найти своё место именно здесь, в России, чтобы послужить людям. У них нет, к счастью, цели заработать как можно больше денег…
– Каким вам видится будущее России?
– Мне немного тревожно от того, как складываются наши отношения с другими странами. Мы молимся, чтобы Бог дал мудрости правителям мира, в том числе президентам России и США – они должны, они обязаны найти точки взаимодействия и согласия.
– Спасибо за интервью. Пусть сбудутся ваши мечты и мечты ваших детей!
Никита Серебряный
Источник: Седьмой день
